продолжение интервью “А МНЕ Б ДО РОДИНЫ ДОТРОНУТЬСЯ РУКОЙ”
КАК ТОПИЛАСЬ “БУРЖУЙКА”
В войну на мне дом держался (ему было 4-8лет – Г.С.). Потому что брат с 13 лет на работе, отец с первых дней войны на фронте, под Ржевом пропал без вести, и вернулся после Дахау и Бухенвальда, куда попал раненым, весь больной. Мать в две смены медсестрой в госпитале работала. Яузская больница сразу стала военным объектом, поэтому на проходных стояли часовые. Мы, мальчишки через забор проникали на территорию, хотя нас часовые пропускали, но мы принципиально не ходили (смеется – Г.С.), зачем обходить лишних 100метров, когда раз-раз, с 3-х метровой высоты спрыгнул через забор, и ты на месте. Так вот, моей обязанностью было: отстоять очередь за хлебом, за мукой, отоварить по карточкам продукты, сходить за керосином. Нас никто специально не воспитывал, нас воспитывала жизнь, необходимость. Надо было ещё проникнуть на дровяной склад, что на территории госпиталя находился, и набрать полешек, дощечек, чтобы печь протопить. Я с тех пор очень уважаю березу, ибо березовой корой можно было быстро растопить «буржуйку». Кора загоралась, и даже сырые дрова охватывало пламя, а затем шёл уголёк. Это я запомнил с детства. Мало того, корпусов в госпитале много, поэтому была большая котельная, где было много дров, угля. Но если ты думаешь, что пришёл с ведром, набрал угля и вылез через дыру в заборе – ничего подобного. На лошади вывозили шлак (перегоревший уголь) на задний двор, на свалку. Мы, стайка мальчишек, стояли и ждали, чтобы он остыл, ведь там ещё вспыхивали огоньки. Брат мне сделал маленькое ведерко и кочережку для этого. Уголь не весь сгорал, так как в огромной печи, по уголкам, застрехам он оставался не тронутым огнём. Его же не будут отдельно вынимать, поэтому выгребали всё. И вот эти блестящие, несгоревшие угольки мы выдёргивали, и в ведерочко. Половиночку наберешь – день тепла, а повезёт, так целое. Вот тебе, пожалуйста, доход: пришёл, дрова растопил, прогорели они, тогда шлак этот совочком накидал, что означало много часов тепла. Мои приходят: хлеб есть, карточки отоварены — продукты какие-то тоже на столе, самовар кипит, и тепло. Кроме этого, квартира коммунальная, значит каждая комната (семья) по неделе убирала всю квартиру. Когда подходила наша очередь, в основном убирал я. Только два ведра, один кран, кухня общая, а жильцов у нас было человек 20. Представляешь, сколько мусора?! Полное ведро не унесу, значит по половине. Сколько раз сходить?! Вот такой фитнес. Прыгать через заборы, выносить мусор, стоять в очередях – это всё вместо физкультуры. Закваска такая настоящая формировалась, она осталась до сих пор. Не говоря о том, что какое-то удивительное время было: всё успевали, и учиться, и играть, и по дому всё сделать. Уборка само собой, но ещё и пилить, колоть дрова, осенью с матерью шинковали капусту. 10 мешков картошки, бочку капусты, ещё кое-какие продукты на зиму запасали, меняя в деревне на вещи. Глядишь – перезимовали…
» Читать далее
Последние рассказы о чиновниках (о прозрачности их доходов и расходов, о неудавшейся монетизации их льгот, непрестанной «борьбе» с коррупцией т.д.) очень сильно напомнили знаменитую пьесу Сухово-Кобылина «Смерть Тарелкина». Бравада-буффонада, написанная более века назад, неожиданным образом возродилась в наши дни. В этом простеньком как воровство сюжете молодой чиновник-пройдоха запутался в интригах в своем ведомстве. И, чтобы уйти от ответственности, сбить с толку врагов, заглушить гонения за долги и интриги, он распускает слух о своей смерти, но при этом не теряет времени — женится на дочери большого генерала. А после женитьбы, «раздувшись» в новом статусе, возвращается на прежнюю работу не просто победителем-триумфатором, — становится начальником над всеми своими недругами. 
